Главная
Новости
Строительство
Ремонт
Дизайн и интерьер

















Яндекс.Метрика

Поприщин

Аксентий Иванович Поприщин — литературный персонаж, главный герой повести Николая Гоголя «Записки сумасшедшего».

История образа Поприщина

Прообраз Поприщина в известной мере восходил от некоторых чиновников в незаконченной комедии Гоголя «Владимир третьей степени»: от чиновников Шнейдера, Каплунова и Петрушевича. Так, например, и некоторые записи имеют связь с этой комедией (например, диалог Шнейдера и Каплунова о немецком театре), а также некоторые выражения (прозвище Шнейдера «проклятая немчура» и «проклятая цапля» в «Записках». Прослеживается также связь с главным персонажем картины П. Федотова "Свежий кавалер".

Реальным прообразом Поприщина в известной степени был сам Гоголь, инсценируя безумие, когда он учился в Нежинской гимназии. Причины такого поведения не совсем ясны: так, по словам Н. Кукольника, причиной притворства Гоголя стал страх быть высеченным розгами и желание избежать наказания; а по воспоминаниям Т. Г. Пащенко, «безумие» объяснялось намерением Гоголя получить свободное время для литературных занятий.

Внешний вид Поприщина

У Поприщина довольно своеобразный внешний вид. В «записках» Гоголь явно показывает внешний вид чиновника непривлекательным:

Ещё хуже его видит собачка Меджи, о чём он «узнаёт», прочитав их «дружескую переписку» :

Следовательно, Поприщин не имеет сколько-нибудь привлекательной внешности, что не добавляет веса его достоинству в глазах окружающих.

Образ жизни

Поприщин — образованный, но малокультурный и недалёкий человек. Чтобы подчеркнуть это, Гоголь приводит рассуждение Поприщина при чтении газеты и стихов:

Также он любит ходить в театр:

И прогуливаться:

Служба Поприщина в департаменте, взаимоотношения Поприщина с другими чиновниками и начальством департамента

Поприщин был мелким чиновником (переписывателем бумаг) одного из петербургских департаментов, где дослужился до звания дворянина (о чём он не переставал напоминать окружающим) и ранга титулярного советника. Сам департамент, в котором служил Поприщин — типичное «полусгнившее» учреждение николаевской России, где начальство и вовсе не считало подчинённых за людей, а человеческое к ним обращение не было обязательным: их могли распекать, унижать перед другими чиновниками и т. д., что Гоголь подробно описывает в своих повестях о бедных и незнатных чиновниках («Шинель» и «Записки…»). Самого Поприщина иногда распекает, а иногда просто поругивает начальник отделения, чем Поприщин, естественно недоволен:

Нужно знать, что из начальства лишь директор департамента относился к Поприщину довольно нормально:

Поприщин не служил ревностно, в своей работе он не видел своё «поприще» или призвание (в отличие от другого Гоголевского персонажа, Акакия Акакиевича Башмачкина, который служил «с любовью»). С другими чиновниками у Поприщина каких-либо отношений практически не было. В его записях ни разу не появлялся какой-нибудь чиновник (да и вообще человек), о котором Поприщин отзывался как о своём друге: Поприщин вообще большей частью писал о себе (что и говорит о его сильном самолюбии). Что же касается мнения Поприщина о других чиновниках, то оно было не очень хорошим как в жизненном, так и в культурном плане:

Из всего этого следует, что Поприщин был довольно одинок, завышен в самооценке, скрытен и робок, порою унижаем начальником отделения, что постепенно замыкало его в себе, и он постепенно сходил с ума.

Любовь Поприщина к дочери директора

У Поприщина есть одно дополнение ко всей его «обычной» жизни — любовь. Он безумно любит дочь директора: вспоминает о ней в любой момент, когда ходит в театр, переписывает стихи и т. д., но всегда после этого следует выражение «Эх, канальство! ничего, ничего… молчание». Поприщин очень хочет поговорить с ней, но у него «чёрт возьми, никак не поворачивается язык», а потому он решает узнать о ней другим, более лёгким способом: он спрашивает её собачку Меджи о Софи (именно так звали директорскую дочку), но «хитрая собачонка поджала хвост, съежилась вдвое и вышла тихо в дверь так, как будто бы ничего не слышала», и Поприщин решает отправиться к дому Зверкова, увидеть Фидель, допросить её и перехватить их переписку. Ему это удаётся, и он решается узнать о Софи (ему также очень важно то, как она к нему относится и он надеется, что вскользь писем он и это найдёт). Но помимо, печальной вести о свадьбе, ему становится противно от того, как видит его эта собачка, да и сама Софи. Поприщин впадает в ярость, он думает, что «всё это штуки начальника отделения», словом, выходит из себя. Также Поприщин не довольствуется несовершенством общества, «ведь через то, что камер-юнкер не прибавится третий глаз на лбу». Он никак не может справится с такой несправедливостью и думает, отчего он титулярный советник, а не кто-либо ещё. Когда он в последний раз (окончательно сойдя с ума) видит дочь директора, он, уже вообразив что-то и о ней, говорит ей:

Из последней записи видно, что в конце концов Поприщин окончательно потерял связь с реальностью и даже любовь к директорской дочери стала лишь как придаток ко всем прочим бредням Поприщина.

Постепенное схождение Поприщина с ума

Разговор собачек, их «дружеская переписка» и день 3 декабря

Поприщин страдал бредом величия и параноидной формой шизофрении, которой присущ систематический бред. Поначалу Поприщин вёл себя обыкновенно и думал вполне адекватно, но постепенно у него начинают проявляться признаки сумасшествия: 3 октября с Поприщиным «случается необыкновенное приключение»: он подслушивает разговор собачек Фидель и Меджи (собачки директора департамента) и узнаёт, что и собаки могут говорить и писать. Позднее у Поприщина появляется сильное желание узнать, как живут люди «высшего общества», он пробует поговорить об этом с директором департамента, но у него не получается. Тут его неожиданно «озаряет светом»: он вспоминает разговор собачонок, который услышал на Невском проспекте и уже на следующий день (12 ноября) отправляется к тому дому (дому Зверкова), докуда он выследил Фидель. Допрос собачки у него не получается, но у неё в лукошке он находит связку каких-то бумажек. Посчитав, что это и есть их переписка, Поприщин быстро выбегает из квартиры. На следующий день, он разбирает письма из их «дружеской переписки» (переписка собак была позаимствована Гоголем у Гофмана), где, помимо «собачьих прелестей жизни», находит информацию и о семье директора (например то, что директор получает орденскую ленту). Но относительно своей возлюбленной, Софи, Поприщин узнаёт пренеприятное известие:

Ему это известие — тяжёлый удар в сердце. Но тот факт, что жених — камер-юнкер, ещё больше выводит Аксентия Поприщина из себя, заставляет погружаться его глубже и глубже в свою фантазию:

Этот день можно посчитать последним шагом Поприщина к безумию: после этого дня ему останется лишь повод, чтобы окончательно сойти с ума и погрузиться в свою фантазию.

Окончательный отрыв Аксентия Поприщина от реальности

У Поприщина теперь для своей фантазии не хватает лишь одного — узнать, кто же он таков на самом деле. Прочитав 5 декабря газеты, и узнав о странных делах Испании, он долго об этом размышляет:

Он уже не ходит в департамент (как минимум с 3 Декабря), а вместо этого думает о делах Испании. Эти размышления не оставляют его, он становится более рассеянным. Но в конце концов, его размышлениям приходит неожиданный конец — Поприщин понимает, что король Испании не кто иной, как он сам:

После этого вся реальность окончательно становится ему чужда: теперь он живёт только в своей фантазии.

Жизнь в Петербурге, в сумасшедшем доме («Испании») и последующая потеря смысла записей

День «Мартобря 86» и «Королевская мантия» Поприщина

Поприщин, «став королём», не желал и вовсе идти в департамент: он не желал более знать «всю эту канцелярскую сволочь», а потому, когда пришёл экзекутор, Аксентий Поприщин «для шутки пошёл в департамент». Его последний день в департаменте был очень непохожим на предыдущие, так как Поприщин сошёл с ума, да к тому же желал отомстить «канцелярской сволочи», а в первую очередь — начальству:

Далее он пришёл к директорской дочери и сказал ей, «что счастье её ожидает такое, какого она и вообразить себе не может, и что, несмотря на козни неприятелей, они будут вместе». Далее Поприщин бредит о «замужестве женщины и чёрта», а после обличает общество:

После Поприщин уже начинает забывать даты или думать, что их вовсе нет (например: Никакого числа. День был без числа.). Также Поприщин ждёт испанских депутатов, а сам тем временем шьёт себе мантию из вицмундира, «который надевал всего два раза». Точный вид «мантии» неизвестен, но известно, что «Мавра вскрикнула, когда он надел её», а также то, «ножницами была изрезана вся».

Попадание Поприщина в сумасшедший дом и его первый день там

Понятно, что подобное больше продолжаться не может, и за Поприщиным приходят «испанские депутаты», которые отвозят его в сумасшедший дом, но Поприщин воспринимает это, как прибытие в Испанию. В первый день его пребывания там Поприщин понимает, что «эта Испания — весьма странная земля», с «бритыми грандами» и «странным по обхождениям государственным канцлером», который ударил его палкой по спине. Поприщин, зная, что это «рыцарский обычай при вступлении в высокую должность», вскоре забывает об этом и решает заняться «государственными делами», которые вдобавок смешивают у него всё в голове. Так он путается в географии, воспринимая Китай и Испанию «как одну и ту же землю», а после начинает проявлять «сердечное беспокойство» о Луне, на которую, по сведениям некоего английского химика Веллингтона, «сядет Земля». Это сильно беспокоит Поприщина, и он бежит в «залу государственного совета», чтобы «дать приказ полиции не допустить Земле сесть на Луну». «Бритые гранды» лезут на стенки, чтобы исполнить «монаршее желание Фердинанда VIII» (достать Луну), но в этот момент в залу входит «канцлер». Гранды разбегаются, а Поприщин, «как король», остаётся один. Но канцлер прогоняет его в свою комнату, ударив второй раз палкой по спине. Поначалу Поприщин воспринимает это как народные обычаи, хоть и несколько удивляется их странности.

«Зверствующая инквизиция», которой подвергся и сам «Фердинанд VIII»

Но постепенно Поприщин понимает, «что это слишком странная земля — Испания». Поприщина «лечат» не очень хорошими методами: дабы вернуть человека в реальность, они обливают его холодной водою и бьют палкой по спине. Поприщин «таких глупых, бессмысленных обычаев» не понимает, но понимает, что это не к добру. Он уже не имеет прямой связи с реальным миром и думает по-своему, отчего к нему так относятся. Его умозаключение соответствовало его фантазии: «он подвергся инквизиции», а тот, которого он принял за канцлера, «есть главный инквизитор». На вопрос, «как король мог подвергнуться инквизиции», Поприщин тоже находит ответ: это происки Франции и в особенности Полиньяка, которого в свою очередь «водит англичанин».

Теперь Поприщин пытается избежать встреч с «великим инквизитором». Например, «25 Числа» к Поприщину приходил «великий инквизитор», а их встреча была такой:

Последняя запись

В последней записи отчётливо видно, что Поприщин лишается каких-либо связей с реальностью. Если ранее он был в своей фантазии, которая и пересекалась с реальностью, то в этой записи Поприщин окончательно уходит от всех реалий. Он также несколько идеализируется (на протяжении всей повести, но именно в конце окончательно), мечтая увидеть мать и пронестись к ней через «тройку быстрых, как вихорь, коней». Так он претерпевает свою последнюю душевную метаморфозу и, казалось бы, действительно идеализируется, но фраза «А знаете ли, что у алжирского дея под самым носом шишка?» позволяет читателю понять, что, несмотря на некоторую идеализацию, Поприщин остался сумасшедшим, даже умалишённым.

Внутренний мир Поприщина

До сумасшествия

До сумасшествия у Поприщина был свой внутренний мир, который, по словам Вересаева, постоянно претерпевал внутренние изменения. Так, Гоголь попробовал идеализировать простого бедного и незнатного чиновника.

Поприщин и в самом деле большой идеалист. Он, несмотря на неприязнь к многим чиновникам, всё же чтит тех, кто выше генеральского чина. Он любит директорскую дочь и та снисходительно улыбается, видя его поведение. Он же, настолько близко воспринимает это к сердцу (и переосмысливает) всё это на свой лад. Поприщин всё больше и больше идеализирует её и её образ (подобный пример идеализации был у Гоголя также в Невском проспекте, когда бедный художник Пискарёв в совершенном упоении и забвении пошёл вслед за красивой брюнеткой). Его нерешительность и робость не дают ему ни малейшей возможности поговорить с нею, и он вспоминает о собачке Меджи и те «письма», которые та писала к Фидель. Прочитав эти письма и узнав не только то, что она находит его «черепахой в мешке», но и факт свадьбы, он окончательно теряется. Он принимает первую «метаморфозу»: он не хочет верить в то, что чин важен, но другая мысль — мысль «Отчего я титулярный советник?» всё больше и больше терзает Поприщина. Он ищет своё неведомое поприще, также задает почти гамлетовский «проклятый» вопрос, обращенный чуть ли не к Богу и сродни воплю Иова, вопрос о предназначении человека и отведенном ему на всю жизнь, неведомо почему, «месте», «поприще». Он больше не может так жить. Тревожные вести из Испании окончательно подрывают его пошатнувшееся самосознание и он окончательно сходит с ума, понимая, что он — король Испании.

После окончательного сумасшествия (после «43 апреля 2000 года»)

После окончательного сумасшествия Поприщин претерпевает ещё одну метаморфозу. Назначив себя испанским королём, Поприщин воплощает образ гуманного, добродетельного правителя; избавляется от честолюбивых амбиций, заявляя собратьям-чиновникам: «Не нужно никаких знаков подданничества!» Безумие подталкивает Поприщина к постижению сущностных законов жизни. Например, он обнаруживает трагикомический разрыв между скрытым духовным зерном человека и его чином, на фоне вечности оказывающимся иллюзорным.

Так, анекдотическую ситуацию Гоголь превращает в высокую трагедию: безумный Поприщин с подлинно королевским достоинством встречает страдания, заслуженно предназначенные, по его убеждению, Фердинанду VIII; терпит насилие и унижения от «испанских депутатов», везущих его в карете к испанским границам «так шибко», от «канцлера», ударившего его «два раза палкою по спине» и на деле оказавшегося «великим инквизитором». Поприщину выбривают голову, льют на неё холодную воду. В финале он предстает в образе христианского мученика (по гипотезе В.Воропаева и И.Виноградова, повесть первоначально называлась «Записки сумасшедшего мученика»), вступившегося за «нежную и непрочную луну», прескверно сработанную в Гамбурге дураком бочаром, положившим «смоляной канат и часть деревянного масла, и оттого по всей земле вонь страшная, так что нужно затыкать нос». Защищая «нежный шар» луны от Земли, что непременно сядет на луну, Поприщин собирает Государственный совет с бескорыстным и гуманным намерением спасти луну и обитающие на ней человеческие носы. При виде «канцлера» «бритые гранды», ловившие луну по стенкам, разбегаются, а Поприщин, «как король, остался один», получая удар палкой. Образ Поприщина претерпевает последнюю метаморфозу: сумасшедший вырастает в мудреца, заново воссоединяющего расколотый мир, в гениального художника, одержимого сострадательной любовью к вселенной и человечеству, размыкающего узы сознания и материи, преодолевающего пространство и время с помощью тройки «быстрых, как вихорь, коней», летящих в небо. Поприщин, таким образом, обретает истинное поприще: пройдя через страдания, он открывает в собственной личности неисчерпаемые духовные богатства.

Оценка «Записок сумасшедшего» и самого Поприщина критиками

Критика отнеслась положительно к новой повести Гоголя. Так, по мнению Сенковского, «в них были те же достоинства, что и в забавной истории поручика Пирогова. Правда было бы лучше, если бы „Записки сумасшедшего“ соединялись какой-либо идеею» («Библиотека для чтения», 1835, февраль).

Гораздо ярче и глубже оказался отзыв Белинского (в статье «О русской повести и повестях Гоголя»): «Возьмите „Записки сумасшедшего“, этот уродливый гротеск, эту странную, прихотливую грезу художника, эту добродушную насмешку над жизнию и человеком, жалкою жизнию, жалким человеком, эту карикатуру, в которой такая бездна поэзии, такая бездна философии, эту психическую историю болезни, изложенную в поэтической форме, удивительную по своей истине и глубокости, достойную кисти Шекспира: вы ещё смеетесь над простаком, но уже ваш смех растворен горечью; это смех над сумасшедшим, которого бред и смешит, и возбуждает сострадание». — Повторил этот свой отзыв Белинский и в рецензии (1843 года) на «Сочинения Николая Гоголя»: «Записки сумасшедшего» — одно из глубочайших произведений…"